Страницы из дневника путешествий по Востоку

Рассказывает Павел Ванин, художник из города Москвы.

Знакомство

Она была очень хитрой и смышленой.

Первый раз она встретила меня прямо при выходе из прохода, ведущего от нашего отеля к дороге. У нее в руках был небольшой металлический тазик, внутренней частью локтя она прижимала его к талии. Почти как на картинке, эта маленькая девочка лет десяти в другой руке грациозно держала небольшую розочку, приветливая и прекрасная улыбка сияла на ее лице. Я просто опешил и остановился. Как же так? Думал, что иду ранним утром на даршан, такой — почти в медитативном состоянии, на мне белое наглаженное пенджаби, весь такой счастливый, а она — просто продемонстрировала мне — «Что такое счастье». Весь ее вид говорил — «Я счастлива! Здравствуй дяденька иностранец, посмотри какую красивую розочку, предлагаю я тебе». Стоя перед этим прелестным созданием, я держал руки за спиной и смотрел на нее, как зачарованный. Я просто опешил и не мог пошевелиться. Она была прекрасна.

«Какое утро…» — подумал я — «Откуда ты взялась такая?». На ней был детский костюмчик синего цвета с какими-то яркими цветами. Смуглая, белозубая, с очаровательными чертами лица, она стояла и играла, наверно в свою любимую утреннюю игру — «предложение розочки дяде иностранцу». Просто профессиональная актриса. Эти уличные подмостки, уверен, кормили и ее и ее родителей. В тазике лежал десяток бутонов, в руке же красовался самый лучший. Длинные волосы были очень аккуратно зачесаны назад и заплетены в косу, на конце — голубой бант. Тут я заметил, что она стоит правой ногой в небольшой луже и это ей совершенно все равно.

Я принял ее игру и спросил: «Вот ю вонт?».

Она кокетливо улыбнулась еще более прекрасной улыбкой и пожала плечами, в волосах красовалась гирлянда жасмина. На этом я потерял способность говорить. С легкостью переиграв меня, она очень ненавязчиво, чуть наклонив голову на бок и хитро прищурившись, грациозно подняла повыше свою маленькую руку с бутоном. Я почувствовал, что обезоружен…

После даршана, подойдя к дороге, на которой полицейский руководил движением, я стоял в ожидании, когда будет разрешено перейти. Машины плотно двигались друг за другом. В промежутках между ними я увидел, что моя новая знакомая наблюдает за мной, стоя на другой стороне прямо напротив меня. Она улыбалась мне через дорогу, между нами ехали машины — белый дяденька иностранец на одной стороне и смуглая индийская красавица десяти лет — на другой, смотрели друг другу в глаза — прямо кадр из фильма. Я совершенно точно понял, что не контролирую ситуацию. Сейчас полицейский свиснет очень протяжно в свой свисток, рукой сделает знак, предлагая нам перейти, и всё будет по её беспроигрышному сценарию. А она улыбается — уже уверена, что белый дяденька возьмет бутон, а я, чувствуя себя полностью побежденным, понимаю, что куплю ей всё, что только пожелает.

Она очень внимательно выбирала самые поджаренные чипсы. Хозяин лавки, полностью понимая происходящее, улыбался. Найдя самые-самые, она открыла пакет и с нескрываемым удовольствием запустила руку за первой порцией и снова хитро прищурилась. Мне показалось, что она быстро взвешивает в уме — что еще может купить этот дяденька?

Или любовь к чипсам перевесила всё остальное, или в её планах были «длительные и серьезные отношения», в общем, на первый раз я отделался только одним пакетом…

Важные предупреждения

В Бриндаване очень много всего связанного с Сай Бабой можно встретить практически в каждой лавке. Кроме стационарных магазинов, что находятся в одной линии вдоль дороги, вы увидите множество передвижных лотков, на которых с величайшей заботой и любовью местными бизнесменами разложено всё, что может понравиться приехавшему иностранцу. У них есть просто всё: CD и аудио с бхаджанами в исполнении Сай Бабы, фотографии и буклеты, большие твердые ламенированные фото и календари, колечки и брелки с Его портретом, Его книги и даже лингамы любого размера — один из самых загадочных и непонятных символов для приехавших туристов, словом — бизнес поставлен «на широкую ногу».

Стоит вам только подойти к такому лотку, у которого вовсе не видно его хозяина, и взять что-нибудь посмотреть, как он тут как тут появляется с палочкой для смахивания пыли, конец которой увенчан веничком из мягких перьев, и весь отдается объяснению совершенной уникальности того, что вы держите в руках. Он делает это просто самозабвенно. Если это фотография, то будет десять раз повторено тупому иностранцу, что это — «ориджинал». Если вы, «не поняв объяснений», положите этот «ориджинал» на место, то вам снова будет предложено то же самое фото, но уже с объяснениями, что оно — «фото пипер !», а не «принт». Думаю, что у этих вечно предприимчивых и всегда готовых отдать час, другой для объяснений, оптимистичных и веселых «новых индусов» есть представление — «Если иностранец что-либо взял в руки, значит, он обязательно хочет это купить, только ему, непонятливому, надо объяснить совершенную уникальность предмета». В дополнение к этому, через пару минут после того, как вы по неосторожности начали разговаривать с хозяином, обернувшись, вы можете обнаружить, что вокруг вас собралось человек восемь, десять. Они вовсе и не претендуют на участие в торгах, просто что-то происходит, и они по привычке решили быть на всякий случай в курсе. А если вы, всё-таки набрались смелости и полюбопытствовали о Лингаме, то через ваши руки пройдут все и не один раз — хозяин лотка будет тыкать пальцем внутрь каждого яйца, поднимать и смотреть через него на Солнце, дышать на него и тереть о рукав, стучать им о другой, при этом мотая головой и что-то объясняя и, в завершение, окончательно запутает ваше, только что родившееся любопытство. Толи там внутри должны быть какие-то включения, толи нет — совершенно непонятно, так как это Лингам! Так что если пошел такой процесс, то самое надежное средство — бегство к торговцу-соседу или, скажем, торгующему сандалетами и шлепками.

Если же вы упустите этот шанс, то к радости таможенников, в вашем лице будет задержан один из крупных контрабандистов, вывозящий из Индии какие-то яйца или священные Линамы, ну в общем злостный Лингоман.

Категорически запрещается здравым смыслом обращать хоть какое-нибудь внимание на проходящего мимо торговца увешанного с ног до головы своими четками или джапамалой. Если вы сделаете эту роковую ошибку, то он вам составит компанию на всю вашу прогулку, не зависимо от того купите вы у него эту джапамалу или нет. По логике — надо бы купить, чтобы он довольный оставил вас в покое. Но это не срабатывает, потому что у него в голове срабатывает раньше, чем в вашей, что «раз купил одну, то может купить и две!».

Сразу стоит понять всю ответственность относительно любого предмета, который вы по неосторожности взяли посмотреть, что бы это ни было. С фотографической точностью вас запомнят, и никогда не забудут. Каждый раз, когда вас будут видеть, вас будут просто выдергивать из потока гуляющих словами «Эй, Френд! Хау матч?». В руках торговца будет именно тот предмет, который вы когда-то взяли посмотреть и о котором уже совершенно забыли, в отличие от него. Он вам будет очень хитро улыбаться и уверяю лучше купить сразу, потому что это не кончится никогда, потому что это Индия…

Приезд в Ашрам

Жизнь в ашраме течет размеренно и спокойно. Мы приехали в этот оазис к вечеру. Солнце уже не палило как в полдень, но это совсем не значит, что можно было спокойно идти босиком по асфальту. Индусам, так им, конечно, все равно. Они могут вообще весь день сидеть с непокрытой головой на солнцепеке, а вечером, когда стемнеет, загадочно покрыть свою голову какой-нибудь белой тряпочкой — вид прелестный. Моя же попытка с удовольствием пройтись по красивой дорожке ашрама моментально закончилась широко раскрытыми глазами. Тем временем к Мандиру — это огромных размеров открытый с боков навес, на котором может рассесться до 20 тысяч человек, постепенно со всех сторон подтягивался народ.

Те, кто жил в ашраме уже какое-то время, шли совсем не торопясь. Вообще, там принято не торопиться и не суетиться — «на всё воля Сай Бабы», а вот индусов, что приехали из Бангалора только на пару часов, чтобы увидеть Сай, можно сразу выделить из общей массы. Они чуточку спешат. Им хочется занять места поближе и поудобнее. Но на Мандире распоряжаются или рассаживают севадалы, и вся судьба в их руках, потому что они приглашают рукой занять место. Спорить с ними довольно трудно, вернее невозможно — они предельно вежливы и с улыбкой обязательно посадят в то место, которое сперва и предложили. Бытует мнение, что всей их работой так же незримо руководит Сай Баба…

В службе размещения мне вежливо объяснили, что впереди праздник Будда Пурнима и в ашрам каждый день прибывают буддисты их Японии, Непала, Индонезии и Малайзии. Они заранее зарезервировали себе проживание, и разместить сейчас нашу группу в ашраме просто невозможно. Если к празднику останутся места, то, пожалуйста, а сейчас можно попробовать или в «Гукуламе» — это мини-городок из пяти корпусов ашрамного типа совсем рядом, либо в любой из многочисленных гостиниц.

Я вышел на улицу и сел под козырек у входа в книжный магазин. Он был закрыт, и можно было спокойно посидеть и подумать. Тем временем в Мандир стекался народ. При входе несколько севадалов проверяли тех, кто нес в руках какую-нибудь сумку или пакет. Одного, у которого была с собой фотокамера, попросили сдать ее в камеру хранения, что предусмотрительно находилась напротив, совсем рядом. Народу собралось уже довольно много. Было тихо. Я подумал, что тысячи людей сидят на полу в ожидании появления Сай Бабы и совсем не болтают друг с другом. Удивительно… Тысячи… и тихо?! Посидев какое-то время, я встал и направился к воротам. Делать нечего, надо идти искать пристанище, потому что через пару часов уже начнет темнеть и в темноте вообще уже ничего не разглядишь.

Сразу за воротами ашрама понимаешь, что был совсем в другом мире. Тут же к тебе кто-то обращается. «Сэр!», «Сэр!!!», слышно и слева и сзади. Моментально передо мной непонятно откуда вырастает мальчик лет пятнадцати и, как будто я у него битых два часа просил мне продать фото Свами, предъявляет мне их, сантиметрах в двадцати от носа. Успеваю отвернуться в другую сторону, а мне на шею уже вешают джапамалу. Мне четки совсем не нужны, особенно сейчас, а он, в чалме своего прадеда, делает лицо, которое должно отражать ничтожную сумму денег и говорит «Фо хангрит». Хочу их снять, а он мне с улыбкой не дает и с хитринкой, кивая, спрашивает — «Ю прайс, Ю прайс?». Силком всучиваю ему обратно его четки и ускоряю шаг, но не тут-то было. Справа от меня с такой же скоростью идет торговец шлепками. Он обеими руками гнет во все стороны только что изготовленные новенькие традиционные индийские сандпли и сам себе одобрительно кивает, как подтверждение их вечности и несносимости. Что я — босый что ли? Этот упрорный продолжает так их выкручивать, что мне их уже жалко. Ну сейчас разорвет пополам! Продолжаю прибавлять в скорости и вдруг вижу спасительный вход в небольшую гостиницу. Дверь открыта. Вот оно, думаю, спасение! Главное, чтобы он не успел поменять мне обувку на ходу. В дверях оборачиваюсь… Никого… Как появился, так и пропал… Индия…

Вечерняя прогулка

Солнце уже опустилось за невысокие здания гостиниц, стало намного легче дышать, в воздухе ощущался закатный перламутр — это значит, что до заката оставалось меньше часа, и я решил прогуляться, пойти пройтись по какой-нибудь длинной улочке, уводящей подальше от этого муравейника маленьких отелей и всевозможных лавок. В ресторане на открытом воздухе, прилегающем к правой стороне нашего отеля, как всегда стоял монотонный тихий фон, вечно обсуждающих за трапезой всё и вся иностранцев. Он имел ломанную соломенную крышу, неяркие светильники «Бра» и белые пластиковые столы и стулья. Уже знакомые лица высветились в приглушенном свете, мексиканец — мой новый знакомый по интернет-кафе, заметив меня, приветливо кивнул и жестом пригласил к себе за стол. Настроение было пойти выбраться куда-нибудь в тишину, поэтому я, замеченный им в широких воротах входа в ресторан, улыбнулся и сделал жест руками «спасибо, нет». Решил чуть ускорить шаг, а то неминуемо буду отловлен кем-нибудь из наших, впереди еще парочка таких ресторанов. Лавочки и магазинчики еще не закрывались, в них ярко горел свет, который к счастью сегодня не отключали — не было дождя. Повернул на лево. Некоторые ребята из торговцев фотографиями еще стояли с надеждой на удачный последний час. Улочка метров сто. Гладильщик уже вынимал потухшие угли из своего труженика — огромного утюга, в который, поднимая верхнюю крышку, закладывались раскаленные угли три раза в день, что давало хороший заработок — три рупии за вещь. Он был уставший, но довольный, видимо удачный у него день. Рядом со столом лежала большая выглаженная стопка приготовленного клиентам, а за ней спали почти в обнимку маленькая девочка лет пяти и дымчатый щенок — наследники этого совсем не плохого, для Индии, бизнеса.

Вот уже недалеко поворот на право — это выход на финишную прямую, ведущую к заходящему солнцу. На повороте красуется новенький четырехэтажный, красивый отель «Сай Тауэрс». Становится тише, остаются позади все лавки и кабинки «TST» для переговоров по телефону, еще несколько небольших отелей и начнется совсем спокойная дорога по тихой деревушке. Солнце еще опустилось, в воздухе появился какой-то еле заметный розоватый оттенок мягкости и теплоты, вдруг захотелось зачерпнуть его ладонями и умыться этим совершенно бесплатным бальзамом, что разливает в закатные часы огромное солнце Индии.

С поля, что справа, на дорогу вышли несколько женщин, видимо закончили свой нелегкий день. Не торопясь, они пошли по дороге, одна из них тихо и очень мелодично напевала Бхаджан: лицом к заходящему солнцу, высоко поднятый подбородок, босая, в сари зеленого цвета, и за всей этой предельной простотой и открытостью виделись чистота и величие этой совершенно простой деревенской жизни, совершенно непонятной иностранцам из цивилизованных городов. Послышалось, как в деревне зазвучали несколько небольших храмовых колокольчиков. Я подумал, что женщины хотят успеть на вечернее коллективное пение бхаджанов, что происходит в каждом храме в каждой деревне. Вот так вот… Весь день под солнцем на работах в поле — с песней Богу, но мало, и душа просит этого и перед сном. У нас, у цивилизованных, идут в храм с лицом «подготовленного», с покрытой головой, с трепетом Причастия, а тут такие простые и доверительные отношения, без наносного, без страха, просто весь день от восхода и до заката, как тысячи лет тому назад, поют дети Бога Ему хвалу.

У дороги стоял небольшой кирпичный домик с покосившейся черепичной крышей. Дверь была, как всегда открыта и через нее виден простой интерьер, если можно использовать такое слово к этому предельно аскетическому быту: земляной пол, свет тусклой лампочки, горящие в полумраке глаза пары сорванцов, аппетитно уминающих свежевыпеченные чапати, и тем веселых и счастливых, совсем маленькое окно на противоположной стене. Перед домом на небольшой скамье сидел пожилой дедушка. Он старательно правил каркас для корзины, которую, видимо завтра, начнет плести. Такие я видел на головах у женщин, которые носили в них смесь цемента каменщикам на стройке. На крыше дома, в довершение картины, дремал старый ворон. Это еще неплохое жилье, можно сказать даже очень неплохое: и стены, и крыша, и сторож на ней…

Приближающийся сзади мотоциклист просигналил мне, прося отойти на обочину. Взяв левее к краю дороги и пропустив его, я оглянулся и увидел, что за мной пристроился провожатый — небольшой пес, типичной местной породы, очень преданно шел за мной. Я остановился, и он остановился в трех метрах от меня — держит дистанцию. Он был упитанным, с гладкой шерстью и наверно решил выбрать себе приятеля для прогулки перед сном. Пошарив в кармане, я обнаружил, что из нескольких печений, что были предусмотрительно взяты утром, как спасение от маленьких попрошаек, осталась пара. Они уже рассыпались, но форма в отличие от вкуса, его совсем не интересовала, и он доверительно подошел и очень аккуратно взял их с моей руки. Контакт был полным. Он пристроился прямо у ноги, и мы не торопясь, пошли провожать заходящее солнце.

Лучшие студенты

Ашрам был полон.

Вот уже несколько дней Свами после дневного Даршана читал цикл лекций по индийской культуре и Садхане приехавшим студентам и тысячам «пилигримов» из всех стран мира. Мандир был полон каждое выступление. Каждое Его обращение длилось около полутора часов, и было посвящено какому-нибудь конкретному вопросу и очень глубоко и всесторонне раскрывало и объясняло все его стороны. В каждом своем обращении Свами рассказывал потрясающие подробности из жизни упомянутых героев и приводил очень интересные и, порой, нигде ранее не упоминавшиеся факты. Он как всегда стоял за столом, на столе микрофон, а справа от Него за небольшой трибуной стоял переводчик у второго микрофона. Лекции читались на телугу — это один из нескольких языков индии, а для тысяч приехавших шел практически синхронный перевод на английский. Студенты сидели в четырех ближних квадратах, были одеты в традиционную студенческую униформу — белые рубашку и брюки, остальная часть мандира светилась всеми цветами радуги, в особенности женская сторона. Празднично горели все светильники, а центральная часть сцены, где находились Свами и переводчик, была очень красиво украшена гирляндами цветов. Традиционно перед Его обращением выступал кто-нибудь из координаторов одного из мировых центров. В этот день слово было предоставлено координатору колледжей Сатья Сай Бабы. Он говорил на английском языке. Свами сидел как всегда в центре, за столом. Выступающий рассказывал о том, что система образования, предложенная Сай Бабой для трансформации и как истинное обучение, стала признана во всем мире, как самая действенная и самая удивительная.

Выступающий остановился на факте, что из сдавших экзамены, лишь только двое: один мальчик и одна девочка смогли сдать экзамены на «отлично». Дело в том, что система оценок имеет шкалу в сто баллов. Многие смогли сдать очень хорошо и получить девяносто пять или девяносто семь, и лишь двоим удалось продемонстрировать абсолютное знание предмета и получить высшую цифру — сто.

После этих слов Свами вдруг поднялся из кресла, и произошло совершенно невероятное для тысяч присутствующих. Он пригласил на сцену того самого студента. Поднялся мальчик невысокого роста, с короткими волосами и скромно встал у стола, за которым, сияя улыбкой, ждал его Свами. Баба, опираясь левой рукой о стол, правой рукой стал делать ритмичные круговые движения ладонью, направленной наполовину к низу, наполовину к залу. Первое, второе, третье и… После четвертого в руке у Свами прямо из воздуха материализовалось кольцо, сильно сверкая своей абсолютной чистотой золота. Весь Мандир взрывается аплодисментами. Он, своей левой рукой приподнимает правую руку студента и надевает ему на палец этот перстень. Весь Мандир продолжает аплодировать студенту, этому счастливчику, который своим трудом и старанием заслужил такую милость Сай Бабы. Дело в том, что сам Свами как-то объяснял, что когда Он материализует кому-нибудь кольцо, то это не просто украшение. Это, в высшей степени бесценный, оберег, и существует постоянная связь между Свами и этим предметом, и если случится такое, что его обладатель окажется в крайне тяжелом состоянии или, казалось бы, совершенно безвыходном положении, Свами обязательно придет на помощь и разрешит практически любую проблему. Единственно необходимое условие этой связи — это чистота сердца, которую всегда должен хранить тот, кто носит на своей руке такой подарок. Студент тут же склонился у ног Свами, Сай Баба движением руки благословил его, и только после этого мандир кончил аплодировать. Чувствовалось, как все возбуждены радостью того, что стали свидетелями этой удивительной милости Сай Бабы, по всему залу прокатилась волна тихого шепота — это каждый что-то говорил своему, рядом сидящему, другу, не сдерживаясь от увиденного. Но на этом Свами не остановился. Он пригласил к себе студентку. Поднялась худенькая, небольшого роста девушка. Весь мандир замер в ожидании. Девушка стояла справа от Бабы. Всё повторилось… но в этот раз в воздухе сверкнула золотая цепочка с медальоном, которую Свами удивительно быстро и ловко поймал пальцами за самый кончик, когда она словно выпадала из центра его ладони. Зал снова взорвался, только с еще большей силой. Свами надел свой подарок на шею девушке, как всегда улыбаясь и, как будто извиняясь что перебил оратора, опустился в кресло. Мандир смог утихнуть только после того, как Баба, наверно посчитав, что в Мандире очень много эмоций, своим взглядом попросил выступающего продолжить доклад.

Через некоторое время, когда выступающий окончил, Свами медленно поднялся, вышел переводчик, и мы услышали Божественный голос Пурна Аватара нашей эпохи Шри Сатья Сай Бабы. Он как всегда начал с того, что пропел с удивительной красотой одну шлоку из священных писаний. Тихий голос, в котором чувствовалась безграничная любовь, уводил нас из этого мира страданий и скорби в Божественный мир Любви и Сострадания.

«Воплощения Божественной Любви» — обратился Он к нам…

Амрита

В древних текстах Индии утверждается, что «Амрита — это пища Богов», «Нектар с непередаваемым божественно-сладким вкусом», его невозможно получить никаким способом. Еще скромненько сказано, что «Одна капля Амриты заменяет одну Жизнь»…

Я слышал о Детском доме под Майсуром от моих друзей еще в Москве. Мне просто сказали — «обязательно!!!».

«Амрита»

От Бангалора до Майсура на машине, если она более-менее едет, примерно 4 часа пути. Наша не летела, но, в общем, ехала. Утром я пошел на дорогу перед Ашрамом, где всегда стояло несколько машин со скучающими в ожидании заработка таксистами. Встретившись глазами с одним из них, я подумал — «Наверно хороший дядька». Стартанули вчетвером сразу после утреннего даршана. Ему было лет 50, он сидел немного ссутулившись, почти не бибикал, как другие и был намного спокойнее, чем свойственно индийским водителям. Я подумал, что наверно дома жена сегодня очень порадуется, ведь полторы тысячи рупий — это для индии очень приличные деньги. У него на торпеде стояла в индийской рамке фотография Свами. Утром перед выездом из дома, он, наверно как всегда, повесил на нее маленькую гирлянду из цветов жасмина. Они были свежими и источали нежный аромат. Это так трогает. Дядька оказался молчаливым, вел спокойно, был в хорошем настроении, ведь ему сегодня «Свами дал хороший заработок!».

Детский дом под Майсуром оказался небольшим зданием. Перед ним на пятачке бегало несколько вечно-чумазых и вечно-веселых босоногих сорванцов. Они сразу забыли о своих играх и с нескрываемым любопытством обступили нашу машину. Делать нечего, надо выходить. Меня сразу взяли в оборот за обе руки, кто-то настойчиво дергал за низ майки сзади, и пара из эскорта бежала впереди и что-то громко кричала, видимо о нашем приезде.

Здание было старым, наверно английской постройки, из крупного камня и, попав внутрь, мы сразу погрузились в прохладу. Этот очень разительный и приятный контраст располагал к отдыху, что нам и предложили сделать на деревянных скамьях, в ожидании хранителя «чуда». Вскоре появился мужчина, лет шестидесяти. Он был грузным, небритым и лысым. Я кое-что знал о нем, о том, что давным-давно Свами направил его в пещеру «Патал-Бхуванишвар» под Альморой для длительной медитации. Видимо готовил его уже тогда для этой работы. Он медленно передвигался, тяжело переступая с ноги на ногу, основательно покачиваясь при этом. В храмовый зал детского дома вошли только мы и он. Наш шофер стеснительно замешкался в дверях и, увидев это, наш «хозяин» разрешающе кивнул ему. Тот заулыбался и поспешил оставить свои сандали у дверей.

Столько фотографий Сай Бабы я, пожалуй не видел нигде, но посреди в алтарной части, чуть внизу на небольшом постаменте стояла огромная, где-то 70×50 фото молодого, лет 30−35, Свами. Она была прекрасна! Что на всей фото определить невозможно, потому что видно только овал лица. Волос не видно и не видно больше ничего, потому что на всей поверхности стекла материализованный Вибхути. Пока мы скучились перед Свами, смотритель, не теряя времени, вышел из-за алтаря и сел перед ним прямо на пол, приглашая нас сделать то же самое. У него в руках была небольшая серебряная пиала с ложкой. Что в ней я сразу же предположил, но не может быть, чтобы такое величайшее чудо было показано и продемонстрировано нам прямо сейчас и вот так вот запросто…

Мы сели перед ним полукругом, и он нам показал движением своей руки, чтобы мы протянули вперед левую руку ладошкой вверх, пальцы вместе и чуть блюдцем. Ну, думаю, начинается!

Мне на ладонь, ближе к запястью, он положил маленький медальон с портретом Ширди Бабы, осторожно взяв его из пиалы чайной ложкой. Медальон был окаймлен тоненькой полосочкой золота. Размером с полфаланги мизинца. И вдруг я увидел своими глазами, но отказывался верить. Этого не может быть и всё! От медальона в центр ладони потекла Амрита. Это было настолько явно и вдруг, он чайной ложкой забирает ЕЁ и, быстро взяв мою правую руку, выливает мне на ладонь. Пока я пялился на правую ладонь, чувствую — течет! Смотрю на левую с медальоном, а на ней уже пару чайных ложек Амриты. Он опять быстро забирает ЕЁ с левой на правую ложкой и говорит: — «Пей!». И, видя мою робость и оцепенение, помогает мне, поднимая снизу мою ладонь своей ко рту…

Что я могу сказать… Амрита!!!

Выпил три ладони.

За что мне такая карма…

Говорят, я был два дня сам не свой, как будто в каком-то блаженстве.

А мне кажется до сих пор…

В Москву я привез чуть-чуть в маленькой баночке.

Майсур

Майсур оказался небольшим и очень красивым городом, мы ехали до него из Бангалора на машине около пяти часов. Город утопал в зелени. Не смотря на утверждение некоторых путешественников, что все города в Индии похожи, этот город сразу показался нам каким-то особенным. Во-первых, он всегда считался совершенно обособленным оазисом, потому что Раджа, будучи несметно богатым, считал своим долгом заботиться не только о своей персоне, что он, судя по великолепному дворцу не забывал делать, но и о городе, где проживал вместе со всей своей семьей. Во-вторых; город располагался в красивой долине, окруженной холмами с дикими садами, не стоял на пути больших транспортных путей, что сохраняло его спокойную и размеренную жизнь.

Наша машина въехала в баньяновую алею, на асфальте лежали тени этих огромных, вечно живущих исполинов. Яркие лучи стоячего в зените солнца, пробивались сквозь плотную листву и падали на дорогу струящимися потоками перламутрового света. Через открытые окна машины к нам в салон ворвался упоительно-прохладный и чистый воздух. Это сразу же привело нас в чувство и оживило, после нескончаемо долгой дороги.

Мы решили подняться по серпантинному подъему на небольшую гору, на которой, как визитная карточка города находился, сделанный из белого камня, очень древний и большой храм. Первый поворот, второй, третий, машина проезжает через арки деревьев, что сплели свои ветки, образовав арки, в тени которых разбегаются в обе стороны дикие обезьяны, испугавшись внезапно появившейся машины. Снова подъем, еще поворот, еще, и вдруг перед нами прямо-таки вырастает очень красивый индуистский храмовый комплекс. Это традиционное строение описывать очень трудно потому, что внутренние барельефы и резьба по камню находились в проходах и небольших залах внутри, а снаружи этот древнейший памятник культуры и религии имел наклонные, полукруглые стены, сужающиеся вверх. Очень хотелось попасть внутрь, но это было практически невозможно, потому что здание обвивала живая очередь индусов, желающих сделать то же самое. Стало ясно, что на очередь придется потратить часа два или три, и мы решили довольствоваться обходом снаружи.

Наш шофер скучал неподалеку от машины, легко расправляясь со вторым по счету початком вареной кукурузы. Спустившись только наполовину вниз, он свернул в совсем незаметный маленький проезд и снова как из-под земли перед нами возник очень больших размеров, наверно каменный, черный бык. Высота этой огромного, лежащего на земле, толстого богатыря была метров шесть. У его головы стоял индус-брамин. Он был одет в соответственную этому ритуалу одежду и совершал пуджу. После того, как мы понаблюдали за этим процессом взаимной любви, этот довольно молодой священнослужитель капнул на наши макушки освещенной водой и поднес к лицам огонь на специальной, бронзовой плоской пиале на красивой витой ручке. Мы, сделав омовение огнем, уже было собрались идти к машине, как совсем недалеко под скальным массивом, нависающим над дорогой, в гроте увидели приветливо улыбающееся лицо маленького свами в оранжевых одеждах. Он рукой позвал нас к себе…

Если такое происходит, то об отказе, даже если страшно или нет времени, не может быть и речи. Я подумал, что в этой стране ничего не происходит просто так или случайно, как нам кажется. Это действительно был подарок судьбы, а может быть тех, кто всегда незримо наблюдает и помогает в долгих странствиях паломников — этих вечных пилигримов, ищущих что-то по всему миру.

Грот был сотворенным природой прибежищем этого небольшого роста отшельника. Внутри встать в рост было нельзя, высота наверно полтора метра или меньше заставила нас, сразу при входе, наклониться и сесть, оказавшись прямо перед ним на полу. Было чисто и ухожено. Центральная фронтальная внутренняя стена грота оформлена как алтарь. Там мы увидели много всего; и скульптурные изображения Ганеша, без которых не обходится нигде в Индии, и самые разные изображения Шивы и Его супруги — Драупади, весь «инвентарь» для пуджи и много другого. Аскет приветливо нам улыбался и заботливо рассаживал полукругом, чтобы видеть каждого. После этого он занялся приготовлением традиционного чая с молоком на какой-то газовой горелке на «кухне» в углу своего «дворца». Мы заметили, что в гроте есть еще кто-то. Худенький мальчик лет пятнадцати скромно сидел слева от нас. Мы повернулись к нему для знакомства, и он на международном языке слова и жеста объяснил, что он ученик, а Свами — его Гуру, при этом скромно улыбался и показывал пальцем на небольшую фотографию, что стояла на алтаре. Мы стали приглядываться. Казалось, что на фото — его Гуру, еще в молодом возрасте лет двадцати и, что главное, в гриме Ханумана. Хануман — это герой Рамаяны, индийского древнего Эпоса, был доблестной обезьяной, которая смогла победить свой животный разум и оказалась благодаря этому рядом с Господом Рамой и слушала его Божественные наставления. Так вот, казалось, что грим сделан очень искусно — нижняя часть лица от верхней губы до подбородка соответствовали полностью обезьяне. Поначалу было замешательство — это не грим! Этого не может быть, но это не грим. Тогда что же это?

Тут я сразу вспомнил потрясающие факты из биографии Рамакришны — учителя Вивекананды. Когда, представляя себя Хануманом, сидящем на дереве, он настолько глубоко погружался в этот образ, настолько сильно его Дух мог «превозмочь» материю тела в своем погружении в образ, что у него на теле сзади появлялся отросток хвоста. Вспомнив это, я снова очень внимательно стал разглядывать фото. Действительно — это не грим. Это — не грим и всё! С фотографии на меня смотрели с совершенно неописуемой духовной силой глаза молодого Свами, и он улыбался скромной и почти Божественной улыбкой обезьяны. Я не мог оторваться от фото.

«Шугар?» — вдруг услышал я его очень приятный и трогающий голос. Я повернулся. Он держал, протягивая мне, небольшой металлический стакан чая с молоком, и улыбался совсем человеческой улыбкой, смотря прямо в глаза и проникая в самую глубину моего сердца. Что видел в наших душах этот маленький Свами? Мы пили чай, переглядывались, улыбались и немного рассказывали ему о нашем путешествии по Индии, он же внимательно слушал и смотрел в глаза каждому и в мои, оставляя неизгладимый след на всю мою жизнь…

Свободное время

Свободного времени у нас было предостаточно.

Мысли о том, чем же заняться, приходили на ум через час после утреннего Даршана. Час уходил на утренний чай, передвижения из номеров и согласование намерений по планам: кто с кем, куда и за чем. Наша группа москвичей состояла главным образом не из мужчин, поэтому в распределении времени решающее слово было не за нами, и мы очень дипломатично делали вид, что совсем нам это право голоса и не нужно.

После утренних рассказов за чаем, обсудив: кто где сидел, как Свами пошел, посмотрел — не посмотрел, подошел — не подошел, составлялся план на свободные шесть часов до дневного Даршана. Ясное дело женщинам магазины «совсем не нужны», поэтому через пять минут после расставания, упомянутых особ можно было встретить меряющими наряды или с совершенным безразличием впивающимися взглядом в какую-нибудь штучку в ювелирной лавке. Почти партизанское молчание о передвижениях хранили, проживающие в одном номере, Алла Константиновна и Света, которых можно было заметить, замаскированными в темные очки и европейскую одежду и совершающими мелкие перебежки от лавки к лавке. Москвичку Люсю, живущую в Индии уже очень долго, можно было встретить на пару с гречанкой Надей, обсуждающими очередное Люсино несогласие за «легким» и «незапланированным» завтраком, сдобренным первой пятеркой сигарет. Супружескую пару — Мишку и Женю — доводящими очередную свою жертву, торговца народным промыслом, практически до инсульта Мишкиным патологическим нежеланием соглашаться с предложенной ценой. Хорватку Саню, она прекрасно говорила на русском, вместе с Юлией из Запорожья, женщиной потрясающей коммуникабельности, неторопливо «уплывающими» в противоположном от всех направлении, а я отправлялся в ненавистное мне интернет-кафе за свежей почтой, среди которой должно было появиться письмо от уехавшей гречанки Лейли, пригрозившей, что обязательно будет писать. Как правило, в интернете уже висели самые преданные этому делу иностранцы, и мне ничего не оставалось, как, в ожидании своей очереди, усесться на ступеньки входа. Хозяин этой услуги, с ним мы уже познакомились и подружились, выходил и садился рядом, я отдавал ему CD плеер, и он, судя по лицу, весь отдавался музыке.

Так, как на пленке, начиналось и повторялось почти каждое утро…

Индус сидел рядом со мной, поддерживая ритм музыки пальцами ног, что всегда весело улыбались из его сандален. Он наверно считался зажиточным сэром, потому что приезжал на работу на мотоцикле, да и сандали у него были кожаные и совсем иностранные. Его интернет-кафе могло вместить пять желающих. На каждой стене висели фото Бабы, что, впрочем, являлось неотъемлемым атрибутом практически любой лавки здесь в Уайтфилде. В этот день в плеере стоял новый диск с восточной музыкой, который попался мне в Непале, и помню, как, услышав его в одном магазине, я отдал последние деньги. Музыка настолько ему нравилась, что время от времени он поворачивался ко мне и вдобавок к выдающим его пальцам ног, многозначительно поднимал большой палец правой руки и подкреплял это свое заверение непередаваемой гримасой погруженного в музыку слушателя. Слева, в пятидесяти метрах, находилась продуктовая лавка, где всегда продавались традиционная индийская выпечка и молочные продукты. Справа, в пятнадцати, стояла телега на больших колесах с фруктами и скучающим продавцом. На ней лежало практически всё, чего только может захотеть извращенное сознание иностранца. Передо мной стоял выбор не из легких. Я вспомнил, как Юлия Шустер из Запорожья выдавала очередное откровение, когда проходила мимо таких провоцирующих телег, а они даже на нашей совсем небольшой улочке встречались раза три. Она вдруг останавливалась и, прикладывая руку к груди, будто диагностируя свое состояние с лицом крайней серьезности, выдавала диагноз — «Я чувствую, что во мне не хватает Папая». В соответствии с диагнозом сразу же покупались медикаменты.

Я решил, что успею сходить за йогуртом налево. Йогурт был не очень холодным, и пакет был пуст в аккурат прямо у ступенек. Тут от компьютера поднялась англичанка и повернулась ко мне — «Плиииз». Долго меня упрашивать не надо, и уже через три секунды я ждал загрузки моего почтового сервера. Новых писем было несколько, в том числе и для «прошедшей комплексное лечение ананасами, папайями и манго», я погрузился в чтение писем…

Ко мне, стремительно нагоняя волну воздуха, подошла Юлия.

«Ну что, есть?» — поинтересовалась она, запуская в рот несколько виноградин, видимо — самое новое лекарство.

Письмо было большим отчетом о трудной и не легкой жизни, о том, что все они невозможно соскучились, что живут в ожидании возвращения, что папа скучает и подписано очень трепетно — «Твои шустрята». Она расплылась в улыбке, комкая пустой пакет, его содержимое неконтролируемо закончилось от чтения письма. Появилась Саня, зашедшая за Юлией. Видимо в отличие от меня, время у них было спланировано и, предупредив, чтобы долго не сидел, они растворились в дверях.

В одном из новых писем мой друг Олег просил купить своей Кате кое-что из камней, перечислив комплект ее желаний и добавив, чтобы я постарался ее понять: «ведь она женщина». Анюта из Ариэля отвечала на моё последнее письмо с загадочными рассказом о поездке к святой Дэве-Амме, добавив, «что мысленно и душой она с нами». Еще несколько писем, в общем, я уложился в тридцать рупий, что составляет плату за время чуть больше чем полчаса. Пообещав хозяину, что вечером в десять мы снова увидимся, я отправился на поиски заказанного моим Олегом. Мимо первой же ювелирной лавки мне не удалось пройти незамеченным, и из нее раздался уже знакомый голос — «Заааходи, посмоотри…».

Я отпил очень вкусный чай и посмотрел на своего нового «Френда».

— «Это нет?» — начал он…

Торговля

Если сказать, что в Индии принято торговаться, то это значит «ничего не сказать».

Этот процесс поставлен во главу угла, если не сказать: вообще стоит над торговлей. Важен сам процесс. В пяти минутах ходьбы от нашего крохотного отеля можно было встретить десятки мелких лавочек. Большинство из них торговало ювелирными украшениями, народным промыслом и традиционной индийской одеждой. Перед многими, торгующими пенджаби и сари, можно было видеть какую-нибудь древнюю «Зингер», до сих пор служащую «верой и правдой». Отношение торгующих индусов к этому предмету было не менее священным, чем к корове, статуе Ганеша или любому изображению Шивы. Подобный древний раритет побежденной Германии почитался и как «кормилица», и как подарок Бога. За этим нехитрым инструментом можно было часто увидеть счастливого обладателя, создающего на заказ по только что снятым меркам национальную обновку. Рядом с ним, как правило, стоял его компаньон с сантиметром на шее, всегда готовый в шесть секунд обмерить пожелавшего. Стоило только встретиться с ним глазами, как он тут же снимал с себя сантиметр и выражал всем своим видом готовность, подкрепленную приветливой улыбкой. Более конкретно обстояло дело, когда проходишь мимо скучающих ювелиров. Невольно возникает улыбка, когда слышишь на русском «Зааходи, посмоотри». Если судьба хоть раз завела в такую лавку, то всё, хана: будешь окучен приветствиями и приглашениями при каждом проходе мимо. Даже если в прошлый раз была полностью перевернута вся лавка в поисках чего-то определенного, и это не было найдено, а сам хозяин при этом был уверен, что этого и нет, все равно будут новые попытки затянуть в лавку. Так что: общение — самое главное! Но самое главное это торг.

— Это нет? — звучит с непередаваемым акцентом. Перед вами совсем не то, что вы ищите…- Это нет? — и опять какая-нибудь чепуха, покрытая вековой пылью.

— Нет! — отвечаете вы в полной уверенности, что на этот раз ему стало ясно, что же, наконец, вас интересует. Но — не тут-то было.

— Это нет? — в руке, перед вашим носом, снова то, что вам не нужно даже бесплатно. И, вдруг, вы видите за стеклом внутренней витрины то, что искали. В этот момент самое главное — как-то незаметно и совершенно индифферентно поинтересоваться «Хау матч?» и с ничтожным и совершенно отсутствующим интересом. Вот тут-то и начинается самое главное. Просто цирк и концерт. Этот хитрец с видом, как будто вы посягнули на самое дорогое в его жизни, подойдя к витрине и указывая пальцем на это, придавая максимальную значимость своему вопросу, произносит:

— «Зыс?» — глаза при этом выражают весь трепет проявленной природы.

— «Ес» — говорите вы, разглядывая в руках какую-нибудь совершенно не интересующую вас ерунду.

Тот, очень медленно достает украшение и кладет на стол между вами и им.

Пауза. Медленно достается калькулятор. Сейчас будет представление — мучительные подсчеты перевода чего-то во что-то, сбрасывания, обнуления, новые подсчеты. Плодом этих мук на дисплее появляется цифра, которая вас удивляет не меньше, чем этого счетовода. В этот момент вы выключаете калькулятор, встаете и, сказав «итс — вери экспенсив!», направляетесь к выходу. В дверях он вырастает перед вами и с лицом страдальца, только что решившего поменять свой дом на зеленого кузнечика, произносит «окей!». И всё начинается снова.

В этом деле главное — торг…

Начинает он. Теперь он берет эту вещицу и начинает ее разглядывать, как будто видит в первый раз. Наступает приятная часть торга.

— «Ти, каффе?» — предлагает он, понимая, что процесс торга начался. Вы, соглашаясь с тем, что просто так голыми руками вас не возьмешь, отвечаете — «Ти плиз». Прямо из-под земли появляется маленький чумазый мальчишка, ему хозяином вручается десять рупий, и он исчезает быстрее, чем возник. Через пару минут хозяин, отпив глоток чая, достает маленькие весы — это второе отделение концерта. Там совершенно нечего взвешивать. Ему замечательно известна минимальная цена вещицы. Он и не чаял ее продать и за половину объявленной цены, но это торг, процесс идет, надо уважать обычаи, вы в гостях. После взвешивания он, очень удивленно покачав головой, снова берет калькулятор. Подсчеты в этот раз даются еще мучительней: три сброса и четыре обнуления. В результате, посмотрев на дисплей и удовлетворившись увиденным, он пододвигает его вам и демонстрирует новую цену. На его лице лежит печать беспредельной дружбы и гипертрофированной щедрости, а вы, мягко говоря, не видите никакой разницы между старой и новой ценой. Дальше — проверка терпения. Вы отхлебываете свой чай и говорите:

— «Репит плиз» — что означает «повтори, пожалуйста» и обнуляете калькулятор. На его лице замешательство, потому что понимает, что во второй раз он, как ни считай, такую цифру никогда не получит. После паузы ему ничего не остается, как произнести самый хитрый вопрос:

— «Ю прайс?» — то есть «Твоя цена?». Тут то вы понимаете, что и на вашу улицу пришел праздник. С очень деловым и спокойным видом вы нажимаете на кнопки и поворачиваете к нему калькулятор. На нем цена в четыре раза меньше той, что он просил. Он делает лицо выжатого лимона и последней обиды.

— «Окей» — произносит он и нажимает на кнопки. Поворачивает калькулятор и на нем красуется цена на четверть меньше первой. «Ага» — думаете вы — «колется потихоньку», но вида не подаете. После очередных манипуляций поворачиваете к нему калькулятор. Он делает лицо, как будто только что похоронил всех родственников и, стирая вашу цену, пишет половину от первой. Именно тут приходит черед моего излюбленного приема. Совершенно спокойно вы говорите «Окей», берете калькулятор и пишете одну четверть цены.

— «Онли фор ю!», «Онли фор ю!!!» — говорите вы ему и поворачиваете дисплей. Он поднимает руки и, повторяя какие-то проклятия, выбегает из лавки. Идет время, его не видно. Делать нечего, вы идете к выходу и прямо в дверях он снова появляется, как из-под земли. В руках у него другой калькулятор, волосы взъерошены. За ним стоит тот же мальчуган с двумя стаканами чая. Он расстроенный до невозможности сидит за столом, чай перед ним, но он его не видит и пытается в калькуляторе прийти к консенсусу между вашим последним предложением и хоть какой-то прибылью. Вам же ясно, что за треть цены вещь будет ваша, вот только очень жалко индуса. Он все считает и считает. Смотреть на это — сердце кровью обливается. Вдруг вы вспоминаете, что торг идет вокруг десяти долларов. Становится стыдно. Вы отбираете у него калькулятор. На лице у торговца ужас — он думает, что вы сейчас напишите одну пятую цены.

Лицо его освещается улыбкой счастья и дружбы, воскресли все родственники и сознание Кришны вновь спустилось на землю, он кивает, кивает «Окей, окей!!!», потому что на дисплее красуется одна треть цены.

В торговле главное — торг…

Так мы встретились и теперь вместе

Всё было подстроено. Нет, правда, все было подстроено. Это судьба.

Теперь он мой, а я его…

Я никогда не хотел ничего такого. Бывает так, что происходит всё как по плану, как в какой-то пьесе, в которой все роли уже написаны, и ничего нельзя изменить. Нет, правда, это судьба.

Когда я его увидел, то сразу понял, что это встреча не случайная. По коже как ток пробежал. Мне показалось, что не столько я на него смотрел, сколько он на меня. Я не хотел показывать виду и с трудом отвел глаза, но чувствовал, что он смотрит на меня. Правда, как магия какая-то. Я почти смущался, водил глазами туда-сюда, старался не останавливаться и не встречаться с ним взглядом. Но где-то в глубине я почувствовал, мы уйдем вместе. Он был совсем рядом, близко, и мне захотелось незаметно протянуть руку к нему и дотронуться. И вдруг в лавке погас свет…

Прошло несколько минут, и я в полумраке продолжал разглядывать всякую чепуху. Посмотрел на него, а он буквально сверкнул мне неотрывным взглядом. Я больше не мог терпеть и понял, что сейчас я заговорю. Все знают, как это не просто сделать. Надо все сделать правильно, без особых эмоций, совершенно не показывая своего желания. Мне показалось, что я покраснел. А вдруг будет заметно, как я хочу его. Я не люблю этого. Я люблю когда все похоже на игру. Медлить было больше нельзя, и я сказал, да вот так вот просто взял и посмотрев прямо на него спросил:

-«Сколько?» — в глазах был почти лед. Я хотел игры, я сам ее начал, назад пути не было. Я решился.

-«Ну, не знаю…» — он пожал плечами.

Зависла пауза…

Мы оба терпеливы и, наверно, как мне на минуту показалось, он меня может запросто переиграть.

Я протянул руку вперед и дотронулся мизинцем. Я понял, что бы ни произошло, я не уйду без него.

-«Сколько?» — добавил я напряжения, повторяя свой вопрос.

Он совсем спокойно повел плечами. Я понял, он меня может запросто переиграть. Он профессионал. А я, я просто поддаюсь своим эмоциям и странно, внезапно возникшему желанию. Но назад я не поверну. Не откажусь. Не уйду.

-«А может???».

-«Нет, сколько?».

Он вдруг, увидев кого-то, кивнул и улыбнулся. Мне показалось, что он блестяще и мастерски испытывает меня.

А я вдруг подумал, что у меня ему уже есть имя. Сам не знаю, откуда взялась эта мысль. Это даже не имя, да, это не имя, а прозвище. Он так посмотрел! Мне даже показалось, что в воздухе сверкнули голубые искры. Я так и назову его — «Голубоглазый». Он будет со мной.

-«Триста пятьдесят» — вдруг ошарашил меня спокойный голос, от которого я внезапно вернулся… Я не поверил тому что он сказал. Почему триста пятьдесят? Я был готов ко всему, но эта сумма меня окончательно выбила из колеи. Он не мог меня не понять. Может, он оговорился? Можно было согласиться и всё! Дело сделано. Триста пятьдесят, значит триста пятьдесят. Я решил сделать наверно глупый шаг. Достал бумажку и сделав вид, что на слух не понял, написал 350 на клочке бумажки и повернул ему.

Он сказал: «Да».

На улицу мы вышли вместе. Я смотрел на него и не верил. Он мой!

Что такое 350?

Ерунда!

Конечно, мне помог полумрак. Был уже вечер. Свет вдруг отключили. Вся мизансцена, весь финал, вся пьеса была кем-то спланирована. Это судьба, что я нашел его. Наверно, он долго меня ждал. Да, именно меня…

За триста пятьдесят рупий купить прекрасный, чистейшей воды натуральный, великолепно ограненный, карат на восемь александрит, как самый тривиальный и дешевый аметист! Это просто подарок судьбы.

Это судьба…

Все как в придуманной кем-то пьесе…

Первый ряд

Да, в первый ряд на Даршане попасть совсем не просто.

Всё начинается где-то без пятнадцати шесть утра, когда открываются ворота ашрама. К этому времени у красивых, кованых ворот собирается уже не мало народа. Со всех сторон в этот предрассветный час стекаются самые «преданные». Люди совершенно разных национальностей, индусов почти нет, с нескрываемым трепетом ожидают, когда севадалы откроют ворота. Все собравшиеся, думаю, имеют не плохую физическую форму, так как все они претенденты на мини забег. Здесь стоит пояснить подробнее. Каждый из них постарается занять первое место в одном из двадцати трех рядов. За первым, ему в спину, далее будет садиться целый ряд из пятидесяти или шестидесяти человек. Первые рядов будут потом тянуть жребий и, в соответствии с вытянутыми номерами, ряды будут заходить на мандир.

Мне пришла мысль, что в первичном забеге за первые места сегодня я участвовать не буду. Если всё равно впереди жребий, то самое логичное будет отдаться случаю. Даже если, отдав всю свою прыть, я успею сесть первым, а за мной пристроится еще полсотни человек, в жеребьевке можно вытянуть совершенно любой номер; от первого до двадцать третьего. В столовой уже горел свет и, не колеблясь, выбор между спортом и питанием был отдан последнему.

Свои новенькие шлепки я заботливо пристроил скучать слева от ступенек. Там они составили компанию уже не одной паре тех, кто питание считал процессом не меньшей святости, чем забег. Прямо у дверей меня обнял запах геркулесовой каши и только что сделанных тостов. Процесс раздачи порций в столовой так же является «севой» — бескорыстным служением людям, и этой почетной и приятной деятельностью в это утро были заняты три женщины из Японии. Сразу справа при входе, на столе стоял большой, литров на тридцать чан. За ним стояла совсем небольшого роста женщина, лет сорока. Рядом с этой крохотной женщиной, бак казался просто огромным. Как только я подошел, она, улыбнувшись, быстро взяла тарелку для первых блюд и, зачерпнув половником порцию и держа передо мной и то и другое, ловко наполнила половину тарелку. Я моргнул, а она уже держит второй и улыбается. Успеваю поднять обе руки, как знак — «Здаюсь!», и говорю — «Онли Хав». В конце раздаточного стола сидит всё та же англичанка, что и вчера вечером. Она берет деньги, быстро посчитав, что взято. Быстро доходит моя очередь. Гордо кладу на стол три рупии, именно столько стоит мой завтрак. Чуть дальше после стола расчета стоит другой. На нем вилки, ложки и сахар. Сахар — это самое главное, потому что он пальмовый, желтого цвета и очень вкусный. Полторы чайные ложки этого чуда, и я готов к «труду и обороне». Свободных мест пока много, усаживаюсь рядом с датчанином, который судя по запланированному, к вопросу питания относится куда серьезнее моего.

Когда я вышел из столовой, линии были наполнены только на половину. Вижу, как в одну из линий садится Макс из Питера. Он, увидев меня, машет рукой — приглашает сесть сразу за ним. Что же, думаю, может это знак? Отдамся полностью на волю случая. Перед нами с Максом сидят аргентинцы, их легко узнать по красивому и приметному галстуку. Они народ эмоциональный — что-то обсуждают втроем. Макс уже успел поджарить свой нос, который и так является украшением его приметного лица. Слышу «Сай-Рам»,"Сай-Рам" - это севадал пытается уплотнить ряд, просит кого-то пододвинуться поближе. Он делает движение рукой, которое явно означает просьбу пододвинуться. Большинство индусов сидят очень плотно, так как поза со скрещенными ногами для них, наверное, самая привычная и удобная. Большинство же иностранцев сидят ногами вперед, по возможности сгибая их в коленях, что заставляет севадалов просить их сесть поплотнее. Народ прибывает, линии очень быстро заполняются, что говорит о том, что скоро жеребьевка. Вижу маленького индуса в очках и в галстуке севадала. Он идет вдоль первых, пересчитывая их количество. После этого он пересчитывает жетоны с номерками и откладывает в карман запасные, наверное, на случай если посадят дополнительные линии. Вот он пошел к крайней левой линии, значит жребий начнется от туда. Подойдя к худому итальянцу лет двадцати пяти, он, труся черный мешочек с жетонами, предлагает ему испытать свою судьбу. Следующий ряд, следующий. Через один будет наш. У нас первым сидит индус. Дело доходит до нашего. Господи, Господи, Господи. Сидящие перед нами аргентинцы наклоняются в сторону, в надежде, что наш индус повернется и скажет номер, который он упорно держит в кулаке. Ну… Ну… Тут наш индус поднимает свою левую руку чуть выше головы и на ней красуются три пальца! Это значит, что наша линия пойдет на мандир третьей по счету, и есть вероятность, что мы с Максом можем попасть в первую линию… Молодец индус! Молодец…

К сидящему во главе нашей линии подошел севадал, тот, что занимался жеребьевкой, и знаком руки, подняв ее вверх, показал, чтобы весь ряд поднялся. Бывают случаи, когда только пришедшие хитро пристраиваются в конец ряда, который поднялся в готовности следовать на мандир. Именно для таких, в конце рядов всегда находится пара севадалов и следит за порядком. Сколько раз я видел, как подходят к такому «хитрецу», который уже набирает шаг, и с улыбкой говорят «Сай-Рам», похлопав по плечу, что в этот раз означает «Сэр, вы чисто случайно ошиблись». Как правило, это какой-нибудь шустрик из европейской страны, индусы слишком набожный народ, чтобы хитрить в гостях у Бабы. Спорить бесполезно — порядок!

Весь ряд быстро поднялся и оживился. Кое-кто, поглядывая по сторонам и увидев кого-нибудь из друзей, сидящего в другом, менее удачном ряду, мимикой и улыбкой пытается отразить момент везения. Севадал направляет нас через центральный вход, и мы послушно направляемся в левую сторону к ступенькам. Асфальт уже пригревают первые лучи солнца, мы все гордо выстраиваемся в ряд у ступенек, соблюдая очередность нашей сформировавшейся линии. Первая, вторая, третья ступенька, прохладный мрамор мандира, мы с Максом быстро, как два немых, переглядываясь, показываем друг другу самые выгодные и хорошие места, которые можно занять, три секунды на решение и вот мы уже усаживаемся в первом ряду малого прохода. «Сай-Рам, Сай-Рам!» — это один из севадалов сразу пытается нас «уплотнить». Он показывает рукой, что я немного залез на его, отмеченный желтым скотчем квадрат, где он должен будет сидеть. Среди тысяч на мандире каждый раз сидят около сотни севадалов, они же занимается рассаживанием. Они после того, как все уже усядутся, садятся на свои законные места, отмеченные именно таким желтым скотчем. Их присутствие необходимо, чтобы также следить за порядком, когда Сай Баба будет идти по проходу. Иногда некоторые из приехавших вскакивают, будучи очень эмоциональными людьми, именно в этот момент ближайший севадал рукой показывает, что надо сесть, а если непонятно, то и усаживают. Ну, чтобы без фанатизма… Я посмотрел на своего соседа — смотрителя за порядком — он был небольшого роста и среднего сложения. Я решил, что если что, то прорвусь.

Мандир быстро заполнялся. Я посмотрел на большие часы, они показывали семь двадцать. Как правило, Баба выходит без двадцати или без пятнадцати восемь. Мимо нас быстро прошли двое с огромными конструкциями, типа швабры, к которым были прикреплены большие мягкие тряпки — это идут последние приготовления прохода, который и так сверкал, будучи полированным мрамором, как и весь пол этого огромного сооружения. Слышно, как на женской половине расплакался маленький ребенок. Детей бывает не мало, даже грудные — не редкость, а вот плач — это уже совсем незапланированный факт. Представляю, как мать быстро, всеми возможными способами пытается успокоить малыша, иначе, если эта симфония не прекратиться, то придется выходить вместе с чадом. Кажется, всё обошлось, наверно подключились сидящие рядом. А вчера около меня сидел один англичанин с полугодовалой, прелестной девочкой по имени Сара. Когда он садился слева от меня, я подумал, что может быть очень даже «весело», но она проспала весь даршан, не проронив не одного звука. Он очень легко сидел в позе «лотоса», а перед ним на крохотном тонком одеяле спала «наша» Сара, прямо как на картине.

У меня в книге лежали три письма, я их привез из Москвы. Уже прошло несколько дней, как я приехал, но попадал в ряды, из которых передать письма было весьма сложно — просто очень далеко. Наверно половина мандира сидят с письмами, но отдать их Сай Бабе совсем не просто. Здесь есть несколько обстоятельств; место, проход Бабы, и при их удачном стечении всё может получиться, но самое главное обстоятельство — Он должен их взять, а берет далеко не все. Если в письме корыстная просьба или очередное желание — Он просто проходит мимо и не замечает. А если Он берет конверт, то, как утверждают все, у кого он взял — то о чем просят, обязательно происходит, иногда самым непонятным и невероятным образом. Мои три конверта — это: один от родной сестры, один от моего близкого друга и один от бабушки, которая стала мне родным человеком за последние шесть лет. Что написала моя сестра я не знал, но перед тем, как она села писать, я попросил ее хорошенько подумать, что же просить: «новое корыто» или может быть, что-нибудь другое? Просьбы в двух других конвертах я так же не знал. Конверты лежали передо мной. С одной стороны — это не мои просьбы, с другой — я сам сказал, что еду в ашрам и постараюсь передать. Мы с Максом сидели в ожидании Свами. Как только начинает тихо играть приятная индийская музыка, все севадалы быстро рассаживаются по своим квадратам, и через минуту появляется Свами. Мандир был полон. Все было готово. Я снова взглянул на часы — без пятнадцати…

Посмотрев на право, я увидел постоянного оператора, итальянца. Хороший дядька, всегда улыбчивый и очень не торопливый. Он, совершенно не суетясь, тестировал свою большую камеру на повороты и фиксацию, так как с минуты на минуту должен был появиться Свами. У него было очень удобное место — в конце центрального прохода. С совершенно седыми волосами на голове и бородой, чуть сутулый, небольшого роста, он выглядел всегда очень делово и, думаю, имел скорее поручение, чем разрешение каждый день снимать Бабу. Зазвучала тихая музыка, севадалы мгновенно заняли свои места и все, кто сидел в полу спящем состоянии, выправились и вытянули шеи, а это практически весь мандир. Мой севадал усадил на свое место одного прелестного дедулю, который также как и все, изо всех сил вытягивал свою. Я еще раз взглянул на письма, лежащие в книге и ожидающие решения своей судьбы, и подумал — «Ну, что, может быть сегодня?».

По дороге от дома Бабы к мандиру стояли два солдата, они подняли обе свои руки в жесте «намасте», соединив их на груди ладонями вместе, значит Он идет! Первыми его видят сидящие на левой стороне — это женщины. Волна поднимающихся рук покатилась от левой части мандира к нашей, мужской стороне. Кто-то поднимал руки над головой, соединяя их так же вместе, кто-то направлял поднятые ладони к появившемуся Бабе, как бы смотря не только глазами, но и ладонями — это древняя индийская традиция — после чего руки накладываются на лицо, как бы накладывая на всё свое сознание увиденный образ.

Сай Баба шел, как всегда в оранжевых одеждах и как всегда медленно. Первые шаги на мандир. Чуть заметный поворот головы к кому-то протягивающему письмо. Все движения очень спокойные, величественные и, вместе с тем простые. За ним в двух, трех шагах идет индус, помогающий, когда писем в руке уже много и Баба передает их ему в пакет. Вот Он приближается к пожилым женщинам, что сидят у кованных перил на длинной мраморной скамье, что-то говорит, кивает, снова говорит, делает шаг назад и, вдруг, чуть наклонив корпус в право и направив ладонь вниз на пол, делает несколько круговых движений по часовой стрелке, если смотреть к полу, и через мгновение протягивает к их просящим рукам свою руку с материализованным вибхути. Вибхути бело-серого цвета падает им на ладони, сидящие рядом с ними тоже протягивают свои. Достается и другим, всем по чуть-чуть. А Он, вытирая руку платком, что тут же протянул Ему идущий рядом индус, уже идет дальше. Снова берет некоторые письма из протянутых рук. Тут же появляются еще, некоторые просят взять, очень настойчиво протягивают, мимика лиц непередаваема. Взяв лишь некоторые, он очень мягко делает жест рукой, прося успокоиться и сесть на место, вместе с тем в этом жесте видится и «успокойся…», «не сейчас…», «садись, пожалуйста…». Идет дальше по проходу, взглядом проходя по лицам, очень спокойный, иногда чуть улыбается кому-то. Поворачивает, выходит на центральный проход. Он уже намного ближе. Хорошо видно каждый взгляд, каждое еле заметное движение. В руке писем набралось уже много, и Он, разговаривая с кем-то из первого ряда не поворачиваясь, передает их назад, всегда готовому индусу. Что-то спрашивает. Тот к кому Он обращается, приподнялся на колени и отвечает, молитвенно держа руки у подбородка. Баба кладет ему руку на плечо, что-то мягко говорит и, легко похлопывая, усаживает этим жестом на место. Снова берет письма. Снова. Доходит до конца прохода, туда, где стоит оператор. Перед мандиром сидят несколько сот тех, кто не попал на него из-за отсутствия свободного места, так как пришел поздно. Баба, окинув взором сидящих, поднимает правую руку и благословляет их. После этого Он не всегда поворачивает на малый проход на мужской стороне, но сегодня — несколько шагов по центральному проходу назад и, о счастье, поворачивает направо. Так же медленно Он идет к нам с Максом.

Я достал письма из книги. Баба шел по противоположной стороне прохода в нашу сторону. Каждый Его шаг сокращал на треть метра расстояние между нами. Вот он остановился у группы из Непала, они — все в одинаковых, традиционных национальных пилотках, один из первого ряда протягивает Бабе на ладони пакет с вибхути. Он взял письмо из руки соседа и благословил пакет, дважды коснувшись его. Вот Он переходит на нашу сторону прохода, так же медленно идет по нашей стороне, остановился около какого-то индуса, разговаривает, стоит очень близко к сидящим. Те, что посмелее — прикасаются к его стопам одной или двумя руками и сразу касаются ими своего лба. Раз Свами стоит так близко, значит, Он разрешает это сделать. Между нами наверно метров десять. Сколько я сам себя не уговариваю не волноваться, внутреннее напряжение нарастает, и это совершенно невозможно контролировать. Вот Он переходит на противоположную сторону и идет, совершенно не думая, как кажется и посмотреть, не то, что повернуть к нам с Максом. Вот Он уже практически напротив. Снова остановился. Один из европейцев, кажется просит интервью. Свами что-то спрашивает, опять спрашивает — играет, делая вид, что не расслышал, переспрашивает. Вопрос видимо ставит в тупик обращающегося — тот не знает, что ответить, Баба снова спокойным, но очень дружеским жестом, как бы говорящим «подожди, посиди, подумай» сажает просящего и идет дальше. В линии напротив нас появляется несколько рук с письмами. Баба берет только одно. Он уже совершенно напротив, в трех метрах. Если Он сейчас не повернет на нашу сторону и пройдет дальше, то все… Тут вдруг в моей памяти всплывает фраза, совсем недавно прочитанная в книге Джнана Вахини. Там Баба, говоря о том, что все мы являемся частью Бога, Его искрами, утверждает «Океан никогда не отвергнет ни одной своей капли!». И я сам не знаю почему, наверно как последняя надежда «заставить» Его повернуться ко мне, собрав всю свою волю, повторяю эти Его слова. И вдруг он останавливается и, как в ответ, поворачивается ко мне. Смотрит серьезно, почти строго.

А я, не жив, не мертв от страха, держу на своих ладонях три конверта. Смотрю Ему в глаза и шепчу пересохшими губами — «Господи, возьми письма этих людей…». Кажется, я не дышу. Тут Он полностью поворачивается ко мне и, всё также смотря прямо в глаза, делает в мою сторону несколько шагов пересекая проход. Я сижу с протянутыми ладонями, на которых лежат три конверта. У меня нет слов, чтобы описать мое состояние. И радость, и страх, и замирание сердца, и полное исчезновение всего окружающего меня мира; нет Макса слева, нет индуса справа, нет севадала передо мной, нет вообще ничего: ни времени, ни этого мандира, ни моего сознания вообще. Только несколько Его шагов, этот смотрящий в самую мою душу взгляд, и три конверта на каких-то ладонях.

Я вернулся к реальности с комом в горле. Передо мной сидит улыбающийся севадал, как будто у него, а не у меня Баба только что забрал письма. Слева сидит Макс с конвертами… Если есть «небеса», то я только что вернулся от туда… Снова закрываю глаза. Чувствую, что в руках нет ничего. Не хочу открывать глаза, ни одного движения, ни одного слова… Только справа от меня слышится тихий голос пожилого индуса, он еле слышно шепчет:

«О, Сай Баба — Пурна Аватара, о, Сай Баба, о, Сай Кришна, о, Сай Рама…».

Присылайте свой рассказ

Мы собираем рассказы очевидцев и путешественников в ашрам. Для многих рассказы — возможность прикоснуться к живому опыту общения со Свами, приблизиться к нему. Поделитесь своей историей, присылайте рассказ в редакцию сайта по почте mail@sathyasai.ru.

Поделитесь с друзьями